Рукой дрожащей, торопливой Она поставила стыдливо Смиренный ужин пред отцом, И улыбнулась; и потом Уйти хотела; и не знала Идти ли? – Грудь ее порой Покров приметно поднимала; Она послушать бы желала, Что скажет путник молодой. Но он молчит, блуждают взоры: Их привлекает лезвеё Кинжала, ратные уборы; Но взгляд последний на нее Был устремлен! – смутилась дева, Но, не боясь отцова гнева, Она осталась, – и опять Решилась путнику внимать… И что-то ум его тревожит; Своих неконченных речей Он оторвать от уст не может, Смеется – но больших очей Давно не обращает к ней; Смеется, шутит он, – но хладный, Печальный смех нейдет к нему. Замолкнет он? – ей вновь досадно, Сама не знает почему. Черкес ловил сначала жадно Движенье глаз ее живых; И, наконец, остановились Глаза, которые резвились, Ответа ждут, к нему склонились, А он забыл, забыл о них! Довольно! этого удара Вторично дева не снесет: Ему мешает, видно, Зара? Она уйдет! Она уйдет!..
28
Кто много странствовал по свету, Кто наблюдать его привык, Кто затвердил страстей примету, Кому известен их язык, Кто рано брошен был судьбою Меж образованных людей И, как они, с своей рукою Не отдавал души своей, Тот пылкой женщины пристрастье Не почитает уж за счастье, Тот с сердцем диким и простым И с чувством некогда святым Шутить боится. Он улыбкой Слезу старается встречать, Улыбке хладно отвечать; Коль обласкает, – так ошибкой! Притворством вечным утомлен, Уж и себе не верит он; Душе высокой не довольно Остатков юности своей. Вообразить еще ей больно, Что для огня нет пищи в ней. Такие люди в жизни светской Почти всегда причина зла, Какой-то робостию детской Их отзываются дела: И обольстить они не смеют, И вовсе кинуть не умеют! И часто думают они, Что их излечит край далекий, Пустыня, вид горы высокой Иль тень долины одинокой, Где юности промчались дни; Но ожиданье их напрасно: Душе всё внешнее подвластно!
29
Уж милой Зары в сакле нет. Черкес глядит ей долго вслед, И мыслит: «Нежное созданье! Едва из детских вышла лет, А есть уж слезы и желанья! Бессильный, светлый луч зари На темной туче не гори: На ней твой блеск лишь помрачится, Ей ждать нельзя, она умчится!
30
«Еще не знаешь ты, кто я. Утешься! нет, не мирной доле, Но битвам, родине и воле Обречена судьба моя. Я б мог нежнейшею любовью Тебя любить; но над тобой Хранитель, верно, неземной: Рука, обрызганная кровью, Должна твою ли руку жать? Тебя ли греть моим объятьям? Тебя ли станут целовать Уста, привыкшие к проклятьям?» . . . . . . . . . .
31
Пора! – Яснеет уж восток, Черкес проснулся, в путь готовый. На пепелище огонек Еще синел. Старик суровый Его раздул, пшено сварил, Сказал, где лучшая дорога, И сам до ветхого порога Радушно гостя проводил. И странник медленно выходит, Печалью тайной угнетен; О юной деве мыслит он… И кто ж коня ему подводит?
32
Уныло Зара перед ним Коня походного держала И тихим голосом своим, Подняв глаза к нему, сказала: «Твой конь готов! моей рукой Надета бранная уздечка, И серебристой чешуей Блестит кубанская насечка, И бурку черную ремнем Я привязала за седлом; Мне это дело ведь не ново; Любезный странник, всё готово! Твой конь прекрасен; не страшна Ему утесов крутизна, Хоть вырос он в краю далеком; В нем дикость гордая видна, И лоснится его спина, Как камень, сглаженный потоком; Как уголь взор его блестит, Лишь наклонись – он полетит; Его я гладила, ласкала, Чтобы тебя он, путник, спас От вражей шашки и кинжала В степи глухой, в недобрый час!
33
«Но погоди в стальное стремя Ступать поспешною ногой; Послушай, странник молодой, Как знать? быть может, будет время, И ты на милой стороне Случайно вспомнишь обо мне; И если чаша пированья Кипит, блестит в руке твоей, То не ласкай воспоминанья, Гони от сердца поскорей; Но если эта мысль родится, Но если образ мой приснится Тебе в страдальческую ночь: Услышь, услышь мое моленье! Не презирай то сновиденье, Не отгоняй те мысли прочь!
34
«Приют наш мал, зато спокоен; Его не тронет русский воин, — И что им взять? – пять-шесть коней Да наши грубые одежды? Поверь ты скромности моей, Откройся мне: куда надежды Тебя коварные влекут? Чего искать? – останься тут, Останься с нами, добрый странник! Я вижу ясно – ты изгнанник, Ты от земли своей отвык, Ты позабыл ее язык. Зачем спешишь к родному краю, И что там ждет тебя? – не знаю. Пусть мой отец твердит порой, Что без малейшей укоризны Должны мы жертвовать собой Для непризнательной отчизны: По мне отчизна только там, Где любят нас, где верят нам!
35
«Еще туман белеет в поле, Опасен ранний хлад вершин… Хоть день один, хоть час один, Послушай, час один, не боле, Пробудь, жестокий, близ меня! Я покормлю еще коня, Моя рука его отвяжет, Он отдохнет, напьется, ляжет, А ты у сакли здесь, в тени, Главу мне на руку склони; Твоих речей услышать звуки Еще желала б я хоть раз: Не удержу ведь счастья час, Не прогоню ведь час разлуки?..» И Зара с трепетом в ответ Ждала напрасно два-три слова; Скрывать печали силы нет, Слеза с ресниц упасть готова, Увы! молчание храня, Садится путник на коня. Уж ехать он приготовлялся, Но обернулся, – испугался, И, состраданьем увлечен, Хотел ее утешить он: